Любовь по-немецки – 2. Особые отношения - Мара Дорст

к материалам, и к переработке отходов подходят не так, как в нашей России. Домашний мусор в Нижней Саксонии разделяют по пакетам, отдельно для пластика и фольги, отдельно для бумаги, и биоотходов. Особенно важно отделять первую категорию с упаковочными материалами, они кладутся только в специальные желтые пакеты (Gelbe Tonne), которые Йенс и другие жители могут бесплатно получать в почтовом отделении. Заполненные пакеты Йенс прихватывает с собой, когда отправляется в магазин за покупками, чтобы оставить на выходе в мусорных контейнерах, так же разделенных по видам отходов.

После сбора рюкзака Йенс идет в подвал в Keller за велосипедом. С балкона я могу видеть, как он выводит его на улицу по маленьким порожкам с обратной стороны дома, и отправляется в путь. Теперь можно быть уверенной, что в течение получаса он дома не появится, и наступает счастливый момент, когда я могу походить свободно по комнатам, посидеть в гостиной на софе и полазить по шкафам и ящикам в квартире.

Мне хочется узнать побольше о муже, о его прошлом. Но вот удивительно: в доме нет никаких писем, никаких документов. Это означает одно: Йенс отвез их куда-то в другое место или в доме есть тайник, который я не могу найти. Единственное, на что я натыкаюсь, это подписанные мной когда-то под давлением Карстена в кабинете адвоката Йенса бумаги на оформление детского пособия (Kindergeld) на моих сыновей. Теперь я знаю, что затея провалилась, раз они вернулись назад.

Я с самого начала предупреждала Йенса, что это бесполезная затея, потому что мои сыновья не только не прописаны в Германии, но и не являются гражданами тех немногих государств Восточной Европы, которые входят в Евросоюз, и студенты из которых могут получать пособия, даже находясь за пределами Германии. Но полгода назад Йенс был твердо намерен каким-то образом провернуть эту аферу. Бумаги зарыты глубоко под чистыми листами бумаги формата А4 в нижнем выдвижном ящике у компьютерного стола. Я на всякий случай достаю их и рву на части. Не хочу, чтобы имена моих детей и их данные где-то фигурировали, я не доверяю человеку, с которым живу. Куски разорванной бумаги приходится прятать в мой рюкзак, иначе Йенс непременно увидит их среди прочего мусора и будет задавать вопросы. Выкину завтра по дороге в школу.

Когда Йенс вернется, я снова спрячусь в спальне. Разложу на широкой кровати свои тетрадки и учебники и буду делать домашнюю работу. Не знаю, чем бы я занималась, если бы не школа. Благодаря учебе, я каждый день могу выходить в свет, а не киснуть в четырех стенах, а выполнение домашнего задания коротает мне часы с обеда до вечера. После уроков я включаю себе какую-нибудь аудиокнигу на Youtube и слушаю часами, пока не наступает ночь. Под голос диктора часов в 10-ть я уже проваливаюсь в сон. В отличие от мужа, мне завтра рано вставать, чтобы успеть на утренний поезд до Ильцена.

И хотя для Йенса по-прежнему принципиально важно, чтобы мы спали в одной постели, я знаю, что раньше 3—4 часов ночи он в нашу спальню не придет. Так и будет сидеть у себя в гостиной за компьютером. Большая супружеская кровать с двумя матрасами позволяет нам не соприкасаться телами, когда он ляжет на свою половину. Я проснусь на мгновение, услышав, как он заходит в комнату, покрепче закутаюсь в свое одеяло и отвернусь к стенке. Всю оставшуюся ночь мне придется спать на этом боку, потому что у меня вызывает отвращение даже мысль дышать его дыханием. Это Вам не как в песне Вячеслава Бутусова, а совсем наоборот. Излишне говорить о том, что сплю я исключительно в пижаме.

Иногда, до того как он закончит свои ночные бдения за компьютером, сквозь закрытые двери я, внезапно проснувшись, слышу, что он с кем-то общается по телефону. Это явно не мама, слишком поздно. Разговаривает в расчете на то, что я уже сплю, и это пугает меня. Я выхожу из спальни и разговор сразу же прекращается. Иду с сигаретами через гостиную на балкон и вижу, как Йенс, не ожидавший моего появления, быстро сворачивает экран дисплея. Он поворачивается ко мне с лучезарной невинной улыбкой:

– Что случилось, шаци (дорогая)?

– Ничего, я просто захотела в туалет, а теперь хочу покурить.

Я подхватываю с софы плед и кутаюсь в него на ходу. Все-таки на улице уже осень.

Он идет вслед за мной, на ходу распечатывая свою сигару, и несет какую-то отвлекающую ерунду по поводу погоды и бессонницы.

– Кальт (холодно).– говорит он поеживаясь, но продолжает стоять на балконе в халате и тапках на босу ногу.– А почему ты не спишь?

Он проверяет по моим репликам, не слышала ли я его разговор, что именно я слышала и не от этого ли я проснулась. Но я уже давно знаю, как себя надо вести с этим человеком.

– Я спала, только вот выпила много кофе перед сном. Пришлось вставать в уборную.

Говорю безмятежно и естественно. Я ничем не выдаю себя, и Йенс успокаивается.

– Ладно, пойду попробую снова заснуть, – зеваю я и топаю назад в спальню. Еще несколько минут я размышляю о том, с кем Йенс мог разговаривать посреди ночи, но потом проваливаюсь в сон уже до утра.

Глава 9. Вылазка за краской для волос или Как довести мужа до паники

Он действительно следит за мной. У меня не паранойя.

Поначалу он вскакивает даже по утрам, когда я собираюсь в школу, чтобы наблюдать за мной. Даже несмотря на то, что он ложится спать в 3—4 часа ночи, ему не лень подниматься вместе со мной в 7 утра. Вот и сегодня, почесываясь и позевывая, стеная как ему хочется спать, он натягивает растянутые треники и футболку и тащится за мной в гостиную. Там он сидит бесцельно в своем компьютерном кресле, пялясь на то, как я одеваюсь и крашусь. Конечно, он не забывает при этом отпустить какое-нибудь замечание типа:

– Русская фрау! – смешок.

Я делаю вид, что не понимаю, о чем речь, хотя мне ясно, что он намекает на то, как тщательно я наношу косметику на лицо. Так, по его мнению, делают только русские женщины. Он повторяет эту «шутку» из раза в раз, так что она уже завязла у меня в зубах.

– Wie, bitte? – спрашиваю я, едва сдерживая раздражение.

Раньше я думала, что по-немецки вопрос «что» должен звучать «Was?» Потом Йенс и Карстен сделали мне замечание, что так делают только крайне не вежливые люди (и иностранцы, как я). Правильно говорить «что, простите?» Теперь я отвечаю ему только так, подчеркнуто вежливо.

Он малюет воображаемый круг на лице, имитируя наложение макияжа, и смеется.

Я ничего не отвечаю, продолжая свою процедуру. Но внутри меня все кипит. Невероятно бесит, когда за каждым твоим движением пристально и неотрывно наблюдает пара глаз. Особенно, когда ты красишься! От его взгляда я теряюсь, движения становятся неловкими. Рука дрогнула, и стрелка, которая должна была тонкой линией лечь по верхнему веку, превращается в корявый зигзаг. Я психую и ухожу в ванну поправлять линию в уединении перед большим зеркалом. Дверь в ванную тоже не закрывается на защелку, но я знаю, что сюда он не сунется. Как- то он попытался войти, когда я принимала душ, но получил такой отпор, что предпочел больше не нарушать эту границу.

Он включает компьютер, снова зевает, идет налить себе кофе – в общем, пытается придать какой-то смысл своему раннему подъему. Но единственный смысл в этом всем-не спускать с меня глаз, следить, не собираю ли я вещи, чтобы снова убежать от него. Это и смешно, и противно.

К счастью, спустя несколько месяцев, ему это надоест. Убедившись в том, что я никуда не собираюсь бежать, он, наконец, расслабится и предоставит мне счастливую возможность быть полноценной хозяйкой в гостиной по утрам. Тогда я смогу краситься и смотреть утренние передачи по телевизору, в то время как он будет высыпаться после своих ночных бдений у компьютера.

Йенс не экономит на воде: на свои «хотелки» ему ничего не жалко. Каждый день он обязательно принимает горячую ванну, наполняя